Шанс для оптимистов

Перед российской наукой тоже опустился «железный занавес» — прекратились совместные проекты, заморозились привычные связи. Крупнейшие мировые издатели научных журналов приостановили подписку на свои материалы для российских организаций. Таким образом, наши ученые могут потерять доступ более чем к 97% научной информации.

О том, удастся ли сейчас совершить технологический рывок, как это было во времена СССР, и как наука поможет государству в условиях мобилизационной экономики, с президентом РАН, академиком Александром Сергеевым, беседует «АиФ».

— Александр Михайлович, нашим ученым могут перекрыть доступ к мировой научной базе. Кроме того, что это информационная блокада, именно публикации в зарубежных научных журналах считаются критерием успешности в науке. Очевидно, что от этой системы придется уходить. Как?

— Эта система была закреплена на самом высоком государственном уровне. Достаточно сказать, что в национальном проекте «Наука и университеты» учитываются публикации ученых в Q1 и Q2 (наиболее авторитетные категории международных научных журналов. — Ред.) как один из основных показателей успеха. Фонды, выдающие гранты, тоже ориентируются на эти публикации. Но ведь этот критерий ничего не говорит о том, а какая польза стране от того, что я вошел в число, допустим, ста авторов, сделавших эту публикацию? А вошел я туда, например, потому, что был приглашен на месяц поработать в зарубежный институт, где было проведено исследование. И был там далеко не на первых ролях.

При этом в Q1 и Q2, куда входят тысячи журналов со всего мира, насчитывается лишь около десятка российских. Получается, что абсолютное большинство приличных научных результатов, какие у нас есть, публикуются за границей в зарубежных журналах, а рейтинг отечественных опускается все ниже.

Сейчас мы должны изменить политику в отношении российских журналов. Необходимо выстроить так называемую систему открытого доступа: при ней мы никому ничего не будем отдавать на перевод, все права будут оставаться в нашей стране, но любой человек в мире сможет прочитать вашу статью в электронной версии бесплатно и сослаться на нее, если у вас хороший научный результат. В правительстве уже два года лежит бумага — наше предложение, как это надо сделать.

Его долго не замечали, лишь сейчас процесс начал двигаться. А ведь цена вопроса ничтожна: нужно по 10 млн руб. в год на один журнал. Зато мы сможем уйти от этой зависимости, поднять уровень российских научных изданий и автоматически повысить их качество.

— Академик Алферов любил повторять, что советская наука совершила свои важнейшие прорывы благодаря противостоянию с США. Он даже немного грустил, что в наше время нет такой ситуации. И вот теперь она настала. Извлечем ли мы из нее пользу?

— Алферов был прав в том смысле, что существовало соревнование двух систем, в мире было два центра влияния. Конечно, друг за другом тогда пристально следили, в это соревнование вкладывались огромные средства в обеих странах, что было беспрецедентно. 

Что будет сейчас? Мир в конце концов наступит, мы все равно восстановим связи с мировым научным сообществом. Конечно, сделать это будет непросто — мы чувствовали в последние годы признаки охлаждения со стороны США. Но, как любил говорить тот же Жорес Иванович, Россия — это страна оптимистов, потому что все пессимисты из нее давно уехали. Значит, будем работать. 

Сегодня главное — решить проблемы в инновационном секторе, это выходит на первый план. Мы не научились во многих случаях переводить в рыночный продукт те научные заделы, которые у нас есть. Сейчас кроме осложнения в международном научном сотрудничестве возникла проблема технологического занавеса. Как бы мы ни надеялись, что изменим логистику и будем ввозить то, что нам нужно, другими путями, не все так просто. Американцы будут изо всех сил препятствовать модернизированной логистике. Мы это уже видим. Но именно благодаря этому, если хотите, от безысходности, мы можем совершить рывок и наладить инновационный процесс, чтобы стать независимыми от импорта.

— У РАН есть конкретные предложения?

— Да, мы направили их правительству. Недавно я встречался с президентом и ему их тоже изложил. Первый вопрос, который мы обсуждали, касался нашей технологической независимости: что надо сделать для ее достижения? Второе: как нам реорганизовать деятельность институтов? И третье — международное взаимодействие: как нам сохранить наработанные связи и продвигаться в развитии сотрудничества после того, как наступит мир.

Для нашей технологической независимости и безопасности нужно определить приоритетные научные направления. Что наиболее критично в данный момент? Микроэлектроника, медицинская техника, малотоннажная химия, софт, искусственный интеллект, дистанционное зондирование Земли. Как их развивать? Мы предлагаем взглянуть, как выстроены инновационные цепочки в оборонно-промышленном комплексе, и позаимствовать их опыт. Ведь там они хорошо работают, обеспечивая обороноспособность страны. 

Нам нужно по каждому из направлений создать площадку, во главе которой будет стоять условно генеральный конструктор. Это человек от реального сектора экономики, который знает возможности всех промышленных предприятий: где что можно изготовить, за какой срок и т. д. А со стороны науки определить научного руководителя — он будет максимально быстро определять, какие научные коллективы подключить, какие консорциумы создать и т. д. 

Этих людей необходимо облечь не только полномочиями, но и жестким спросом, как это было в СССР. Тогда будут четко сформулированы планы и у нас заработают инновационные цепочки.

Например, Минздраву нужен отечественный магнитно-резонансный томограф. Главный конструктор от промышленности говорит: вот на этом предприятии мы его можем сделать, но вы, товарищи ученые, пожалуйста, доработайте вот это и это. Допустим, криорефрижератор для сверхпроводящей магнитной системы надо сделать, софт  дописать. Научный руководитель обращается в институты, которые этим занимаются, и те включаются в работу.

РАН должна организовать полное экспертное сопровождение в этих цепочках. Это не только какие-то советы, но и координация в процессе выполнения. И мы будем брать ответственность за результат.

— Кстати, о томографах. Они же все у нас иностранного производства. Есть ли какие-то собственные разработки, которые можно быстро внедрить?

— Есть очень интересный проект по МРТ в Физическом институте им. Лебедева РАН. Разработка давно существует, ее показывали медикам, они говорили: да, это не хуже импортной техники. Но сами покупали за границей. И до последнего времени этот томограф никому не был нужен. Сейчас петух клюнул, мы видим, что зашевелились, и уже есть предложения, как и что дальше с ним делать.

Другое направление, где ученые могут помочь, — химия, а точнее — катализаторы. В большинстве своем для крупнотоннажных современных производств они у нас импортные. И теперь, когда закончатся поставки, заводы просто встанут. А ведь мы много раз говорили, что способны разрабатывать собственные катализаторы, потому что химия у нас по-прежнему находится на высоком мировом уровне и есть прекрасные институты, которые этим занимаются.

К сожалению, в России почти полностью разрушена отраслевая наука. В академических институтах наука сохранилась гораздо лучше. Я считаю, что наши институты должны сегодня в определенном смысле заместить ту отраслевую науку, которая была утрачена.

— Смычку науки и промышленности у нас пытались наладить и раньше. Почему в военной сфере это получается сделать, а в гражданской — нет?

— Потому что в оборонке все звенья цепочки — от научного задела до танка, сходящего с конвейера, — контролирует государство. Там, если хотите, нет капитализма. Надо понимать, что для капиталиста главное — прибыль. Если он видит, что какая-то технология лучше развита у итальянцев или у китайцев, он возьмет ее у них, а не будет вкладывать средства в проведение фундаментальных исследований российскими учеными.

Недоработка государства заключается в том, что у нас так и не появились меры стимулирования, благодаря которым капиталисту было бы выгодно пользоваться отечественными разработками. Сейчас такие меры стали появляться в IT-секторе, но если мы хотим, чтобы инновационный процесс у нас заработал нормально, эти льготы надо распространить на всю науку.

— Проблема «утечки мозгов» вновь становится актуальной.

— Если мы не создадим здесь достойные условия, мы этот отток не остановим. Как аспирант может жить на 6—8 тыс. руб.? Нормальный уровень — это 85 тыс., как им платят в «Сколково». 

Второй вопрос — оборудование. К сожалению, подавляющая его часть в наших институтах — зарубежного производства. Но при этом в России есть свое научное приборостроение. Приведу пример — секвенаторы. Это приборы, которые используются для анализа генома, но сейчас уже активно применяются и в медицинских клиниках. 

В нашей стране закупается около 200 секвенаторов в год. Из них около 35 — отечественной разработки Института аналитического приборостроения РАН в Санкт-Петербурге. Эти приборы пользуются большим спросом, и организациям, которые производят такое оборудование, конечно, надо оказывать поддержку.

Дмитрий ПИСАРЕНКО

Полный текст — на сайте aif.ru