Скифский «красноармеец» и череп в плацкарте: байки археологов
15 августа археологи отмечают свой профессиональный праздник. Многие из них прямо сейчас находятся на полевых работах, ведут раскопки и пишут отчеты. Связаться с ними непросто, однако некоторые специалисты откликнулись на нашу просьбу рассказать байку из жизни археолога.
Откуда взялся день археолога?
Профессор Равдоникас любил выпить, но ему было важно, чтобы был официальный повод. Конец 1940-х, середина августа, хочется, но государственных праздников нет, религиозные Равдоникас не признавал, дней рождения у членов экспедиции тоже, как назло, нет. Тогда находчивый Владислав Иосифович высылает в работающие в поле экспедиции телеграммы «Поздравляю Днем археолога». Там полагают, что занимающий пост завкафедрой археологии ЛГУ и заведующего Ленинградским отделением ИИМК в курсе чего-то, о чем другие еще не ведают, и срочно шлют ответные телеграммы. Они вывешиваются в «столовой» лагеря экспедиции, и повод сесть вечером за стол появляется!
От редакции. Есть и другая легенда, рассказанная в одном из интервью академиком РАН Валентином Яниным: «Когда-то, лет 70 назад, еще перед войной, велись в Новгороде раскопки. Ребятам-археологами захотелось праздника. Пришли они к руководителю экспедиции Арциховскому и говорят: «Сегодня большой праздник, надо бы отметить». — «А какой?» — «Да день рождения Буцефала, коня Александра Македонского!» Ну и отметили как полагается. А потом повод забылся, и стал День рождения Буцефала Днем археолога».
Северное сияние над Смоленском
Моя любимая история — про раскопки в Смоленской экспедиции кафедры археологии МГУ в Гнёздове, которая вела там раскопки с 1949 года. В один из первых сезонов руководитель экспедиции Даниил Антонович Авдусин (фронтовик и молодой сотрудник кафедры) вывез на практику студентов, в числе которых были ставшие впоследствии выдающимися учеными академик Валентин Лаврентьевич Янин и профессор Юлия Леонидовна Щапова. Все они жили в деревне Гнёздово и раскапывали курганы знаменитого Гнёздовского некрополя. Даниилу Антоновичу пришлось уехать в Москву на пару дней по служебным делам. Вернувшись, он услышал от студентов, что они видели северное сияние над Смоленском и окрестными деревнями. Даниил Антонович страшно рассердился и запретил употребление спиртных напитков в экспедиции. Через несколько дней он прочитал заметку в смоленской газете «Рабочий путь» и узнал, что в его отсутствие жители Смоленска действительно наблюдали чрезвычайно редкое в этих широтах явление — полярное сияние. Студенты были реабилитированы и снова могли себе позволить маленькие удовольствия после работы. С тех пор, к сожалению, северное сияние над Смоленском больше не полыхало.
Юные археологи заваривают чай
Большинство археологических баек связаны не с процессом раскопок. Там по возможности мы стараемся избегать нештатных ситуаций — они не на пользу исследованиям. Байки получаются из полевого быта археологов.
Одну могу рассказать. В 1988 году еще подростком-школьником я поехал в свою первую экспедицию. Все вокруг маститые археологи, нужны на раскопе каждый день. В результате в лагере дежурить оставляли по очереди только меня и моего ровесника. С непривычки за день набегаешься: дрова с костром, посуда и т. д. Под вечер уже никакой. А начальник у нас — Александр Юрьевич Рогачев — был большим любителем и ценителем чая и кофе. Однажды вечером в мое дежурство попросил: «Илья, завари-ка мне чаю». Было темно, но я заварил. Он попил, языком поцокал и говорит: «Да, в этом что-то есть...» А утром выяснилось, что и вправду было. Заваривая чай в темноте, я случайно уронил в чайник старую засаленную и прокопченную прихватку при заварке и сам не заметил.
Фанагорийские игры
В 1975 году возникла идея проведения Фанагорийских игр, сокращенно Фигры. Это были такие спортивно-археологические соревнования. Среди конкурсов был бег на вершину холма с находками, выкапывание ямы определенного размера на время, бросание находки в корзину с определенного расстояния. Я как керамистка участвовала в конкурсе керамисток.
Мы должны были с завязанными глазами достать находку из корзины и определить, что это за фрагмент керамики: венчик, донышко или ручка. Иногда даже удавалось атрибутировать место происхождения изделия — у сосудов из причерноморских колоний глина более грубая, чем у сосудов со средиземноморских островов.
Байки с полей
***
Диалог начальницы и практиканта за завтраком в экспедиционной столовой:
— Если бы вы встали, как я просила, в 5 утра, мы бы уже начали работу на раскопе!
— А если бы мы встали в 2 часа ночи, мы бы уже обедали.
***
Раскопки неолитической стоянки на Смоленщине. Работы на раскопе невпроворот, сезон кончается, деньги тоже, надвигается циклон с дождями, слой не добран. В самый неподходящий момент над бровкой вырисовывается силуэт местной бабули:
— Не там копаете, сынки!
— А где надо-то?
— Наполеона, небось, знаете?
— Ну кто ж Наполеона-то не знает! — недовольно отвечает начальник экспедиции.
— Так чего он, Наполеон ентот, дурак был?
— Нет, бабушка, не дурак...
— Вот и я говорю, не дурак! Кажут, что золото свое он в речке утопил. Так то неправда! А знающие люди сказывают: он его в курган зарыл. Во! Не верите, а? А тот курган прям за селом нашим стоит! И дядя евонный в том кургане похоронен!
— Чей дядя? — удивленно спрашивает начальник.
— Наполеона! — сообщает бабушка, — Да вон, вторая хата от края, тама он и жил! Его еще прадед мой помнил, и дед помнил. Детишек он учил. И фамилия у него нерусская была...
Пауза. Все на раскопе замерли, затаив дыхание.
— Шапиро!
***
Напоследок история, рассказанная мне археологом А. М. Обломским.
Раскопки в Белгородской области. В лагерь экспедиции входит делегация, состоящая из официальных местных лиц: предколхоза, предсельсовета, парторга. Из пространного обращения следует: сегодня на селе состоится перезахоронение останков неизвестного героя Гражданской войны, бойца Красной армии. И потому членов экспедиции — в большинстве своем москвичей и киевлян — просят уважить сельский сход «столичным присутствием». Недолгое обсуждение в кругу экспедиционного «офицерства» привело к единодушному решению: надо идти, тем паче что в честь события могут «отвалить» небогатой экспедиции дешевого мяса и овощей в колхозном правлении. И вот стоят археологи в толпе селян. Обелиск со звездой, гроб, кумачом обитый, пионеры в красных галстуках салют отдают. Интересуются у соседа по толпе: как бедолагу того, чьи кости в гробу лежат, нашли?
— Погреб рыли на пригорке да нашли.
— А как узнали, что боец? Были вещи какие при нем?
— Дык с саблей же его нашли! Вся поржавела сабля-то…
— Где сабля? — живо интересуется начальник экспедиции.
— Вчерась в школьный музей отдали.
Гонец, отправленный в школу, возвращается минут через десять возбужденный и шепотом сообщает:
— Скифский меч-акинак!
Начальник экспедиции продолжает сбор информации:
— А как узнали, что это красноармеец был?
— Да он же весь красный был, наверно, от знамени которым накрыли...
Так и похоронили скифа — Красной армии бойца.
Экспедиционный кот
В экспедиции я обычно беру кота. Утром перед палаткой — несколько мышей, полевок и бурундук... придушены. Зачем бурундук-то, спрашиваю котэ? А он пожимает хвостом, и мы идем варить кофе.
Кот Черчилль — полуодичалый лесной зверь. Когда он приезжал в город, то разгонял котов и собак. В экспедициях Черри матерел от сезона к сезону, ловил полевок, бурундуков, носил к палатке птиц и прочую живность. Вот, мол, смотри, хозяин, я принес нам поесть, я молодец!
Выросший среди палаток и рюкзаков, он имел особенный фетиш. При виде множества рюкзаков у кота загорались глаза и он неистово их метил. На третий или четвертый год приключений Черри на археологических раскопках случилась одна история. Раскоп был в паре сотен метров от лагеря, и я услышал возглас: «Слава, вокруг твоей палатки кружит зверюга, то ли росомаха, то ли соболь…» Схватив штыки, мы с друзьями понеслись к палатке. Видимо, шумом спугнули кружившего зверя, но палатка была вся располосована от верха до низа. Залез внутрь, а там кот с округленными глазами... При виде меня успокоился. Но исчез бесследно через день.
На обеде и после раскопок я ходил и кричал: «Черри!», но никаких результатов. Поговаривали, что и соболь с росомахой могли забрать. Увидели рысь — мол, с рысью связался, и покатилось по скользкой кошачьей тропе. Вскоре мне нужно было уехать в другую экспедицию. Вздохнув, я оставил переноску и десятиметровую шлейку: «Если придет, будет в чем перевезти, а раз нет, то и эти вещи мне уже не нужны».
Я был в городе около недели и уже оплакивал кота, как вдруг раздался звонок. В трубке радостно сообщали, что кот пришел — весь в смоле и налипшей хвое, сидит злой на месте моей палатки и никого не подпускает, скалит зубы и шипит, что делать? Я был так рад, так рад! В итоге он сдался только одной девушке из всего отряда. Она его умывала и кормила до окончания экспедиции. Кот был привязан к дереву на длинной шлейке вблизи раскопа, когда все работали. Он демонстративно выпутывался из нее и гордо шел по отвалу в лес. Ребята срывались с раскопа, цепью захватывали его и сажали опять в шлейку — до следующего раза, рассуждая: мол, упустить кота теперь нельзя, что Славе скажем?
По дороге ко мне из сибирской тайги Черчиллю пришлось вытерпеть переезды на автобусе. Он орал благим матом почти всю поездку и успокоился, только когда я его взял на руки на вокзале. После этого кот бегал за мной как собака. Я люблю его. Чип и международный ветеринарный паспорт появился у Черри даже раньше, чем у меня загран.
Медведь в поезде
В самом конце 1990-х годов в одной из пещер Южного Урала в культурном слое я обнаружил, кроме типичных находок, целый череп пещерного медведя. Состояние его сохранности было вполне приемлемым, но перед перевозкой в Москву стало очевидно, что череп необходимо достаточно жестко зафиксировать. К счастью, у друзей оказался под рукой чехол от швейной машинки, в который и была со всеми предосторожностями помещена редкая находка.
Поездку в плацкартном вагоне с двумя рюкзаками и чехлом от швейной машинки описывать не буду. Скажу только, что поезд шел из одной соседней страны. Вещей у меня было меньше всех, и милиция, занятая поиском запрещенного груза у пассажиров, путешествующих с конечной станции, на меня до поры до времени внимания не обращала. Ночью же разбудили светом фонарика и попросили документы. В руки проверяющих перекочевал паспорт, университетское удостоверение и разрешение на проведение археологических исследований — открытый лист. Поэтому и особых вопросов к содержанию рюкзаков не последовало.
Камнем преткновения оказалось третье место багажа. Сначала практически немое удивление вызвало сообщение о том, что чехол из-под швейной машинки мой. На вопрос о содержимом чехла, конечно, я ответил честно — череп пещерного медведя. Воцарилась звенящая плацкартная тишина. Мегатонное недоверие проступило на лицах проверяющих и было видно даже в темноте. Естественно, последовало предложение предъявить череп. Однако, как мы помним, абсолютная фиксация его была настолько важным условием перевозки, что я не предусмотрел абстрактную необходимость раскрытия чехла в пути. О чем и сообщил милиционерам, правда, достаточно односложно — нельзя, мол, сохранность не позволяет его демонстрировать. К огромному моему удивлению и удивлению разбуженных соседей, оторопевшая милиция тихо исчезла.
И тут раздался громкий хохот и гогот окружавших меня людей. «Надо же, как ловко, да спросонья такое выдал — череп... медведя... пещерного!» И дальше то, чего я совсем не ожидал: «Колись, чего везешь, показывай!» И вот тут я растерялся, поскольку точно знал, что в чехле именно то, о чем и сказал, но доставать череп, несмотря на все дальнейшие уговоры, отказывался. Оскорбленные моим недоверием, всю первую половину следующего дня соседи по вагону со мной практически не разговаривали, но после скука долгой дороги в пассажирском поезде взяла свое и общение вернулось в прежнюю колею. И лишь иногда кто-то, похохатывая, вспоминал: череп пещерного медведя, надо же такое придумать... Позже в московском метро при перевозке этого черепа палеозоологам представители правоохранительных органов снова проявили к нему интерес, но это уже совсем другая история.
Напоследок прочтите байку от мэтра — крупнейшего специалиста по новгородским берестяным грамотам. Эту историю нам прислала супруга покойного археолога — профессор кафедры археологии исторического факультета МГУ им. Ломоносова Елена Александровна Рыбина. Она составила и издала книгу воспоминаний В. Л. Янина «О себе и о других» в 2021 году.
Роман с экстрасенсами
По настоятельной рекомендации Анатолия Николаевича Кирпичникова я пригласил к сотрудничеству группу лозоходцев во главе с геологом профессором Олейниковым из Ленинграда. Мое задание состояло в поиске сохранившихся под землей фундаментов каменной церкви Василия Парийского, разобранной в XVIII веке. Указав им примерный участок поисков, я выслушал законный вопрос: «А откуда вы знаете, что она была именно на этом участке?» — «Из старинных планов Новгорода». — «Пожалуйста, покажите нам эти планы!» — «Демонстрация планов в условия задания не входит. Я проверяю возможности вашей, а не какой-либо иной методики!» Молодые люди побегали со своими проволочными рамочками и нарисовали мне рядом с проезжей частью улицы план церкви с абсидой и со всем прочим, что полагается. «Спасибо! — говорю. — Только вот что: я вижу, что церковь находится как раз под линиями современных коммуникаций. Нарисуйте мне, пожалуйста, место контрольной траншеи, чтобы нам не напороться на высоковольтный провод или, не дай бог, на ВЧ обкома». — «Это очень просто, — говорят мне. — Мы легко отличаем воду от газа и от электричества!» Нарисовали. Поставил я студентов рыть траншею. Часа через три прихожу поинтересоваться, как обстоят дела. Вижу: мои студенты сидят на борту траншеи, свесив в нее ноги, и весело смеются, а экстрасенсы грустят в сторонке. Подошел посмотреть, чему одни радуются, а другие печалятся. Вижу — на дне траншеи лежит, как толстенный удав, высоковольтный провод, а никаких следов церковных фундаментов вовсе не имеется. Этим мой роман с экстрасенсами полностью исчерпался и уже никогда больше не возобновлялся.
